Традиционные мотивы в орнаментации войлочных ковров

     Рассматривая в целом художественные традиции, созданные в войлочном производстве, вероятно, следовало бы подробнее остановиться на том запасе мотивов, которые накапливались в народном творчестве от разных эпох.
     Если попытаться проследить в национальном орнаменте связи не только художественно-типологические, но и стилистические, то целесообразнее всего орнаментальный фонд войлочного ковроделия распределить по отдельным комплексам, соответственно по “родственным” признакам. Это даст возможность определить не только преемственные связи с культурой предков, но и взаимоотношения с соседними культурами на различных исторических этапах.
     В первый орнаментальный комплекс (табл. 29-1,2) мы включаем “циркульный” орнамент, который, как известно, принадлежит к наиболее древним и самым распространенным во всех культурах. “Солярный знак, знак солнца, видят ученые в этих кружках, широко распространенных в древности у самых различных народностей. Знало их и древнейшее население нашего края” (118, с. 9), - пишет К. Берладина по поводу кружкового мотива в осетинском орнаменте. Кружки встречаются довольно часто в карачаевских кошмах то как заполнительный орнамент, то занимая в них ведущее место. Воспроизводятся эти мотивы в виде концентрических окружностей, помещаются в центральные ромбы, где известны под названием жулдуз - “звезда” и изображаются с пятилучевым переплетом. В верхнебалкарских или тебёрдинских кошмах тот круг, который занимает центральное положение, - обычно в местах соединения главных ромбов или в их середине, там же, где в более поздних геометрических композициях размещен решетчатый ромб, - тоже называется кёз (“глаз”).
     Распространенность кёза, изображаемого в виде решетчатого ромба, в кошмах Карачая и Балкарии позволяет лишний раз говорить об устойчивости древних корней в народном орнаменте. Можно предполагать, что кёз балкаро-карачаевских кошм является производным тех самых “очковидных” орнаментальных мотивов, сформировавшихся в Средиземноморье и на Северном Кавказе уже в очень древнее время. Что, же касается связи кёза с астральным культом, то известно, что в древности солнце называлось “глазом неба”. Может быть, поэтический оборот в балкарском языке “кюн кёзю” тоже является отголоском этих верований. Тем более, что в фольклоре у этих народов сохранилась клятва солнцем, указывавшая на большое почитание и на поклонение светилу.
     Что касается геометрической формы, кёза в кошмах (решетчатого ромба), то вероятнее всего, она сложилась по техническим причинам, для удобства выкладки узора из шерсти. Известно, что в белорусской и русской вышивке ромб тоже называется кругом (49, с. 442), что свидетельствует о соответствующих взаимоотношениях в орнаменте и техники.
     Астральные знаки в виде вихревых, трехлопастных, многолепестковых розеток, пересеченных кругов встречаются не только на кошмах, но и на местных каменных надгробиях, древних ритуальных камнях. Обнаруживаются кружки во многих погребениях и особенно часто встречаются среди бронзовых вещей древней Кобани (112, табл. XXIII - 6, 65, табл. IV - 5).
     Происхождение “циркульного” мотива правильнее всего было бы связать с древними культурами Кавказа. В пользу этого говорит и факт очень малого распространения этого мотива в среднеазиатском орнаменте, у тюркских народов (49, с. 469).
     Второй орнаментальный комплекс включает простейшие геометрические прямолинейные формы: а) зигзаг, б) треугольники и их комбинации, в) ромбы и решетки из ромбов, г) квадраты и комбинации из них (табл. 29 - 5,6).
     Зигзаг имеет очень широкое применение в кошмах разного назначения. О роли его в формировании бордюра и ромбов центрального поля уже говорилось. В нарядных жыйгыч кийизах, где центральное поле разбивается крупным зигзагом, эта фигура к тому же имеет мелкоступенчатую форму - состоит из ломаной линии. По мнению С. Иванова, “рядом с зигзагом следует поставить угол и треугольники” Все они в этом отношении равноценны. Ведь сам зигзаг представляет собой полосу (бордюр), расположенную между треугольниками” (49, с. 459).
     Крупные треугольники в карачаевских и балкарских войлоках часто составляют не только бордюр, но также вставки между ромбами центрального поля.
     Интересно, что подобные ступенчатые комбинации из треугольников, которые были очень распространены в черволощеной керамике эпохи бронзы, стали характерным признаком “андроновской” культуры (34). Близкие мотивы из простейших геометрических элементов - зигзага, треугольников, ромбов наблюдаются ив кобанской керамике (65, табл. IV, ХУ1-ХХУ11, XXXI- XXXII). Зигзаг в древней Кобани связывался с культом змеи. У современных мастериц сохранилось название извилистого бордюра жылан оюу - “узор-змея”. Пережиток ли это древнего культа или название основано уже на внешнем сходстве, - это, пожалуй, не так важно. Имеет значение сам факт, что в орнаментике, не столь уж богатой терминологией, живет древний образ змеи, очень распространенный в верованиях кавказских племен и связанный с таким же древним его изображением, как зигзаг.
     О возникновении решетчатого ромба из циркульного мотива уже говорилось. Но мог быть и другой путь образования ромба: из четырех треугольников, соединенных вершинами к центру. Подобные розетки встречаются как на древнекобанской керамике, так и на современных кошмах.
     Но чаще всего в Орнаментике кошм мы имеем дело с квадратами, поставленными на угол и соединенными в цепочку. Такие мотивы также распространены на керамике Кобани и на бронзовых предметах этой культуры (65, табл. XXII, 3-4). Имеем ли мы здесь дело с преемственными связями с древнекобанским орнаментом, занесен ли этот мотив кипчаками, образован ли техникой скрепления войлока в процессе развития войлочного производства - решить этот вопрос с полной достоверностью пока трудно. Все эти причины могли иметь определенное значение уже судя по широкому распространению ромба в древнем орнаменте. Ромб был и остается одним из основных элементов войлочного геометрического орнамента в кошмах Карачая и Балкарии.
     Довольно отчетливо вырисовывающийся третий орнаментальный комплекс можно условно назвать криволинейный (табл. 29 - 3, 4), К числу его мотивов мы относим спиральные завитки, простейшие кривые. Чаще всего они встречаются в аппликативных коврах среди рогообразных фигур и являются элементами второго порядка. Эти мотивы встречаются и в ала кийизах, реже в кошмах с врезанным узором.,
     Спираль некоторыми исследователями связывается с культом змей (23, с. 70), существовавшим и у древних кавказских племен.
     У древних скотоводческих племен края существовал также культ священного барана. Возможно, рогообразные орнаментальные мотивы уже в то время стали ассоциироваться с образом барана - символом производственной деятельности кобанских племен. Именно от кобанских спиральных фигур ведет К. Берладина линию преемственности роговидного орнамента, весьма распространенного в осетинском искусстве (118, с. 10). Подобные же рогообразные мотивы распространены и в национальном орнаменте адыгских народов (8, табл. 33).
     Крест с заоваленными концами и трехконечная розетка, довольно часто встречаемые в орнаменте карачаевских и балкарских кошм, находят аналогии в орнаменте чеченцев и ингушей (123, с. 297), что тоже говорит об общих и древних связях с кобанской культурой. В этой культуре бытовали вещи с вышеуказанными изображениями: и креста-свастики, и вихревой розетки, и 5-обрааиых фигур (112, табл. XVII, XVIII, ХЬ).
     Мотивы криволинейного комплекса распространены не только у наследников испанской культуры. Чрезвычайно интересные параллели находятся и у дагестанских горцев. В петроглифах Нагорного Дагестана можно встретить очень похожие фигурки, почти тождественные как кобанским, так и современным войлочным разбираемого нами комплекса. Это всевозможные спиральные мотивы, “бегущая спираль”, а также ромб с четырьмя завитками по углам (117, с. 78, рис. 36 - 37, с. 34, рис. 38 - 39). Здесь же мы видим и простейшие сердцевидные формы, сложенные из двух S-образных фигур, аналогичные пальметтам, имеющимся в нашем комплексе. Встречаются подобные мотивы и в кобанских вещах и, как подтверждение исконности их кавказского происхождения, имеют распространение в адыгской (7, рис. 83, 97, 107), осетинской (118, табл. XVIII, XXVI) орнаментике.
     Вероятно, были и другие пути проникновения пальметты в орнамент кавказских народов. Непосредственным заимствованием с последующей самостоятельной разработкой считает К. Берладина - этот античный мотив, попавший, по ее словам, в золотое шитье северокавказских мастериц в средневековую эпоху вместе с восточными тканями (118, с. 16). О появлении пальметты в местном орнаменте имеются и другие мнения. Еще в так называемой майкопской культуре обнаружено обилие восточных вещей - свидетельство прочных взаимосвязей в III тыс. до н. э. Северного Кавказа с Ближним Востоком (64, с. 113).
     Пальметта простейшей формы с роговидными отростками могла произойти из роговых элементов и на местной основе, из слияния S-образных фигур, часто встречающихся в кобанской орнаментике.
     Таким образом, можно считать) что криволинейные фигуры третьего орнаментального комплекса генетически связаны с древним слоем местных кавказских культур. Хотя, с другой стороны, нельзя не учитывать, что многие мотивы этого порядка, особенно S-образные и сердцевидные, считаются вместе с рогообразными основными исходными мотивами тюркского орнамента (98, с. 10). В этом случае в карачаевских н балкарских кошмах они могли утвердиться вместе с орнаментом степных кочевых культур уже вторым слоем.
     Четвертый орнаментальный комплекс (табл. 29 - 7-11) включает в себя ясно выраженные роговидные мотивы н их образования - от самых простых до наиболее сложных. В балкаро-карачаевском ковроделии особенно выразительные и наиболее сложные роговидные формы встречаются в аппликативных полочных кошмах - жыйгыч кийизах. Здесь сочетания парных скрещенных рогов с довольно сложными ответвлениями образуют фигуры самых причудливых и неожиданных очертаний.
     Многие роговидные образования карачаевских н балкарских кошм имеют аналогии в орнаменте тюркоязычных народов, находящихся на довольно большом расстоянии от Северного Кавказа. Так, очень характерные фигуры, образованные парными рогами, популярны у алтайцев, киргизов, тувинцев, бурят, каракалпаков. Это лишний раз должно свидетельствовать о степени распространения, о древних корнях рогообразных мотивов, а также об этногенетических связях указанных народов.
     Учетверенная пальметта с роговидными отростками - одна из ведущих фигур тюркского орнамента, в аппликативных кошмах Балкарии и Карачая имеет большое количество сложных вариантов.
     Многие из этих рогообразных форм теряют связь с древним прообразом, являются фигурами подчеркнуто декоративными. Подчиняясь композиционным требованиям, они вписываются в свободные промежутки между медальонами. В них весьма отчетливо выражен момент импровизации.
     Отдельные орнаментальные мотивы этого комплекса подсказаны самой техникой аппликации, теми возможностями, которые имеются у мастерицы при вырезании трафарета из сложенного листа бумаги. Но, пожалуй, наибольшее значение в распространении мотива “бараньего рога” имело уважительное отношение мастериц к его благопожелательному смыслу.
     К пятому орнаментальному комплексу следовало бы отнести растительные мотивы, видимо, более позднего происхождения. Они наиболее типичны для бичген кийизов - ковров с врезанным орнаментом (табл. 29 - 12, 13), реже встречаются в аппликативных коврах, и совсем редко в валяных войлоках.
     Из наиболее популярных в народном орнаменте растительных мотивов можно считать трилистник н лотос, которые отдельные исследователи считают заимствованными из восточных тканей.
     Аналогии, встречаемые в золотом шитье соседних народов (8, табл. 10,14 - 15, 37, 43), а также в кумыкских войлочных коврах – “арбабашах” (120, стр. 227, 229), свидетельствуют о довольно широком развитии орнаментальных растительных форм на Северном Кавказе. Обилие их по всей территории, занимаемой кумыками, карачаевцами и балкарцами, может подтвердить близость этногенетических связей этих тюркоязычных народов.
     Труднее объяснить связи другой группы орнаментированных балкарских войлоков с вайнахскими (110, табл. 25, 30, 40, 41). Растительные мотивы здесь легко замещаются “оленьими рогами”. Судя по диапазону вариативности декора этих кошм, характерные черты их в выразительность орнаментальной темы ветвистых оленьих рогов складывались, вероятно, в течение длительного времени не столько от общения с чеченцами и ингушами, сколько на основе общекавказских верований, связанных с культом священного оленя.
     Но это уже следует скорее отнести к шестому орнаментальному комплексу, куда включаем изобразительные зооморфные и антропоморфные мотивы (табл. 29 - 14, 15). Как пережиток древних верований, изображения оленей, птичек, фаллических фигурок сохранили сходство с древнекобанской мелкой пластикой. Мотивы этого, комплекса относятся к наиболее древним н в настоящее время находятся в стадии угасания, встречаются в войлоках сравнительно редко. Правда, отдельные зооморфные изображения могли появиться под влиянием более поздних культур. Так, например, мотивы птичек, петухов, бабочек могли быть привнесены из городских вещей.
     Вероятно, длительный путь развития имел и другой зооморфный мотив, восходящий к древним истокам. На это указывает уже геральдическое расположение фигур оленей, переданных в позе противостояния по обеим сторонам дерева. Правда, в отличие от птичек, изображения оленей даны крайне условно, они воспринимаются с первого взгляда фигурами орнамента (рис. 52). И очень почтительно обращается с ними мастерица, располагая их в центре по принципу зеркальной композиции. Но центральное дерево превращено в откровенно рогообразный мотив. По всей видимости, здесь отразились различные пласты народных представлений - кавказские и степные кочевничьи.
     О зооморфных изображениях в орнаменте балкарских и карачаевских кошм, встречаемых крайне редко, можно было бы говорить лишь как об исключениях, если бы эти сюжеты не связывались прочно с древними корнями кавказской культуры. Изображения птичек часто встречаются и в археологических материалах и в виде украшений на женских шапочках у многих северокавказских народов. В формах застежек женских платьев еще и теперь можно найти подобные металлические украшения в Карачае. Эти мотивы также довольно часто встречаются в орнаменте золотого шитья в народном искусстве Осетии и Адыгеи. О том, что культ священных животных был достаточно сильно развит у древних кавказских племен, свидетельствует большое количество зооморфных изображений эпохи кобанской бронзы. Здесь в большом количестве обнаруживаются не только изображения птичек, аналогичные вышеуказанным, но и фигуры оленей и мифологические сцены охоты на них (112, табл. ХХIХ-3, LХIХ-1,2).
     Зародившись на стадии родоплеменных отношений, магические верования и связанные с ними изображения животных сохраняли свою силу и в феодальную эпоху вместе с другими языческими пережитками. Надо полагать, что в домусульманский период зооморфная тематика в войлочном орнаменте была более распространенной и более устойчивой. Но, с другой стороны, в ущельях Балкарии и Карачая войлочное производство, его расцвет и распространение связаны с проникновением степной культуры. Основу же его орнаментики характеризуют тюркские рогообразные мотивы.
     Лишь наиболее устойчивые представления, отражавшие глубоко кавказские традиции, могли проникнуть в войлочные композиции. Вот почему среди обилия основных рогообразных мотивов орнамента кошм антропоморфные с фаллическими признаками фигурки, зооморфные мотивы или древние астральные знаки, возникшие на кавказской почве, встречаются сравнительно редко.
     При анализе орнамента карачаевских и балкарских кошм в разобранных шести перечисленных выше комплексах нельзя не отметить сложности общего процесса его формирования. Разные пути происхождения и развития основных орнаментальных тем, разнообразие состава их мотивов отражают различные художественные влияния на разных исторических этапах, этнокультурные взаимоотношения с соседними народами и племенами, состояние близкого или отдаленного родства с ними.
     Однако, решать задачи исторического порядка, основываясь лишь на орнаменте, да еще ограниченном одним его разделом - узорными войлоками - можно лишь весьма предположительно. К окончательным выводам можно прийти лишь при учете данных других наук, таких, как лингвистика, этнография, археология.
     Совпадение стиля, отдельных орнаментальных комплексов, техники и материала, а также терминов (кийиз, къочхар мюйюз, тамгъа оюу, алма терек, къылыч и др.) подтверждают наличие очень тесных связей не только с казахами, киргизами, каракалпаками, но и башкирами, и тюркскими народами Южной Сибири. Пробивающийся же сквозь этот “тюркский слой” аборигенный пласт орнаментики, с ее типично кавказскими чертами, подтвержденный археологическими и сравнительно-этнографическими материалами, может свидетельствовать о глубокой древности других истоков, о тесных связях карачаевцев и балкарцев с соседними народами на более раннем этапе этногенеза и на почве соседских взаимовлияний в последующие времена.
     Тюркская орнаментика, обогащенная многими элементами культуры народов, влившихся в тюркомонголоязычную этносреду, не могла не оказать в свою очередь влияния на художественное творчество народов Северного Кавказа. Пришедшая с кипчакской волной в балкарские ущелья тюркская культура смешивается с аборигенной. Смешиваются и разные пласты орнаментики. Генетическое родство многих мотивов не могло не способствовать их более плотному слиянию, в результате чего образовался особый характер балкаро-карачаевского орнамента.
     Таким образом, многослойность народного орнамента не только развертывает перед нами картину развития декоративных форм, но отражает и этнокультурные влияния, и связи отдельных племен, находящихся как в непосредственном общении, так и удаленных на большие расстояния.
     У С.В. Иванова по этому поводу сказано: “Племена и группы племен, разработавшие тот или иной орнаментальный комплекс, надолго сохраняют входящие в него мотивы. Части или группы распавшегося племени нередко расходятся и теряют связь между собой, но орнамент, продолжая хранить древние традиции, свидетельствует о древней общности этих групп”. (48, c. 18).
     О подлинной народности искусства войлочных ковров у балкарцев и карачаевцев свидетельствует их тесная связь со многими народными обрядами и обычаями - свадьбами, похоронами, приемами гостей - это способствовало, в свою очередь, развитию и глубоко национальных форм в орнаменте. Консервативность же, обусловленная замкнутым образом жизни горянок-мастериц, надежных хранительниц художественных традиций войлочного производства, определила сохранность многих орнаментальных мотивов, идущих из глубины веков.